Рерих уехал в Париж в сентябре 1900 года. Там он поселился в бывшей мастерской художника Аполлона Майкова, с которым встречался на вечерах у сестер Шнейдер. Майков к тому времени уже возвратился в Петербург, и Варвара Петровна передала Рериху адрес – Rue de Faubourge, St. Honore, 235. Это была мастерская и одновременно жилая комната, довольно большая, просторная, скромно обставленная. В ней было только самое необходимое: «простая постель, умывальник, три стула, мольберт, белый стол, на нем лампочка» – так описывал сам Николай Константинович свое жилище в Париже в письме к Стасову. За окном – шумные парижские улицы, а в комнате – тишина.
Художник сосредоточенно работал. По собственному его признанию, он жил в Париже, «как в ските». С девяти утра до пяти часов вечера он не отходил от мольберта. Определенные часы были отведены занятиям французским и английским языками, изучению музеев Парижа.
«Чем больше я смотрю на результаты труда человеческого, тем яснее мне никчемность окружающих обстоятельств,– писал он невесте в Петербург.– Только труд, сознательная работа живет надо всем; ее ничем не разрушишь, ничем не прикроешь; проходят личности, а работа живет».
В Париже в то время проходила Всемирная выставка. Русский отдел на ней был представлен работами В. Васнецова, Репина, Серова, Нестерова, К. Коровина, П. Трубецкого. Экспонировалась и картина Рериха «Сходятся старцы».
«С моими бедными «Старцами»,– писал художник из Парижа Варваре Петровне Шнейдер,- я попал в руки очень недоброкачественного агента, который думает теперь их продать задешево в какие-то несимпатичные руки. Чем их отдавать за границей, я с несравненно большим удовлетворением подарил бы их в России, например в Исторический музей. Нет ли возможности узнать о таком предприятии, возможно ли оно?
Если москвичам нужен отзыв о картине, то, конечно, В.М. Васнецов, видавший ее еще в моей мастерской, не откажет дать таковой».
Однако желанию художника не суждено было осуществиться, и картина была продана за океан.
Рерих оказался в Париже, как он сообщал в письмах к невесте, в «лучшем русском обществе». Он встречался с ректором Варшавского университета, профессором-психиатром П.И. Ковалевским, с польским писателем и юристом К.Валишевским, крупным юристом, профессором гражданского права в Московском университете Ю.С. Гамбаровым.
Николай Константинович посещал концерты и театры. В письмах на родину он сообщал о новых спектаклях, о концертах восхитившей его молодой русской певицы с «прелестным и сильным голосом». Это была, по-видимому, известная в будущем певица Н.С. Ермоленко-Южина, выступавшая в то время в Париже.
Временами становилось тоскливо вдали от близких, от дома. «Сердце так иногда заноет,– писал он Елене Ивановне,– что поневоле рванешься на улицу и бегаешь там без цели. Приходится напрягать весь рассудок, чтобы водворить себя на место».
Николай Константинович задумал написать несколько новых произведений и одновременно продолжал работу над эскизами, начатыми еще в Петербурге. «Картин пока писать не буду (на этом особенно настаивает Куинджи),– сообщал он Елене Ивановне,– буду только рисовать и делать эскизы». Один из таких эскизов – «Идолы». Рерих рисует этот эскиз в письме к Стасову и описывает основу композиции будущей картины.
В Париже Рерих имел возможность усовершенствовать свою технику, учиться у признанных мастеров живописи.
Николай Константинович поступил в студию исторического живописца и монументалиста Фернана Кормона. Николаю Константиновичу еще в Петербурге были известны по фотографиям картины Кормона на тему каменного века: они воспроизводились в журнале «Искусство и художественная промышленность». Кормон как учитель привлекал Рериха не только сюжетами своих произведений. Французский художник, работавший в академическом стиле, был при этом широко мыслящим человеком и умел понять основу индивидуальности каждого ученика. У Кормона учились в свое время В.Ван-Гог и А.Тулуз-Лотрек, а за пять лет до Рериха – русский художник В.Э. Борисов-Мусатов.